Марк стоял на тротуаре, и свежий ночной воздух никак не мог остудить горящий стыд на его щеках. Огни задних фар его… нет, её… кабриолета мерцали, пока машина скрывалась за поворотом, увозя Джессику и парня из футбольной команды колледжа, с которым она, оказывается, встречалась уже несколько месяцев. Три года. Конец.
Он не знал, как долго простоял, уставившись в пустую улицу, когда сквозь цепенеющий туман в его сознании пробился тихий голос.
«Марк?»
Он обернулся. Миссис Чен стояла в открытой двери своего дома, силуэтом вырисовываясь на фоне теплого золотистого света изнутри. Она была всё ещё од одета для вечера в городе — облегающее темное коктейльное платье подчеркивало её соблазнительные изгибы, нитка жемчуга мягко светилась на её коже. Она была совсем не похожа на ту маму в спортивных штанах, которая угощала его пиццей во время киновечеров.
«Она уехала, да?» — сказала она, и в её голосе звучала симпатия, которая казалась до боли искренней и настоящей.
Он мог только кивнуть, горло сжалось так, что не было возможности вымолвить ни слова.
Она вздохнула, и этот вздох, казалось, был полон тяжести её собственного недавнего развода. «Глупая девочка. Заходи внутрь, Марк. Тебе не стоит оставаться здесь одному.»
Он бесчувственно последовал за ней в просторный, безмолвный дом. Он казался другим без громкого смеха мистера Чена и поп-музыки Джессики, доносящейся с верхнего этажа. Он чувствовался… интимным.
Она привела его в гостиную и жестом указала на мягкий диван. «Садись. Я как раз собиралась налить себе выпить. А тебе, похоже, это нужно не меньше.» Она подошла к хрустальной графин-декантеру,, где жидкость отливала янтарем в свете лампы. Её движения были изящными, неторопливыми. Собранными.
Он погрузился в подушки, и грубая ткань его смокинга неприятно заскрипела. «Мне жаль, миссис Чен. Я… Я, наверное, должен идти.»
«Что за ерунда.» Она протянула ему тяжелый бокал, её пальцы слегка коснулись его. Крошечный, электрический разряд. «И, пожалуйста, зови меня Лина. «Миссис Чен» заставляет меня чувствовать себя такой… старой.» Она подарила ему небольшую, понимающую улыбку, которая не дошла до её глаз, но почему-то ударила прямиком в живот.
Она села рядом с ним, не в противоположное кресло, а прямо рядом. Достаточно близко, чтобы он мог чувствовать её парфюм — что-то экзотическое, цветочное, с пряной ноткой, которая заставляла его думать о вещах, о которых ему не следовало бы думать в отношении матери своей бывшей девушки.
«У меня тоже были планы на вечер, знаешь ли,» — тихо проговорила она, покручивая бокал. «Ужасный благотворительный гала-ужин. Комната, полная жалостливых взглядов и перешёптываний о новоиспечённой свободной женщине. Я увидела, как ты стоишь там, выглядишь таким же потерянным, как и я себя чувствовала, и подумала… это гораздо лучшая идея.»
Его сердце колотилось о рёбра. Что происходило? «Лучшая идея?»
Она развернулась к нему полностью, поджав под себя одну ногу. Её взгляд был напряженным, прямым. «Давай будем честны, Марк. Мы — двое людей, которых… выбросили за ненадобностью. Мы одни, в ночь, которая просто кричит о необходимости близости. Мы можем сидеть здесь и грустить,» — сказала она, её глаза на мгновение опустились на его губы, — «или мы можем найти другой способ что-то чувствовать.»
Её рука поднялась, и кончики её пальцев, прохладные от бокала, смахнули с его щеки случайную слезу, которую он даже не заметил. Прикосновение было нежным, но оно послало толчок по всей его нервной системе. Это неправильно. Это так неправильно. Но та часть его, что была обнажена, изранена и отчаянно хотела чувствовать что угодно, лишь бы не свою никчемность, кричала, что это единственное, что казалось правильным за весь вечер.
Он не отстранился.
Этого было достаточно для её разрешения.
Лина наклонилась, и её губы встретились с его. Они были мягкими, умелыми и имели вкус дорогого виски и мяты. Это не был робкий чмок; это был поцелуй, утверждающий намерение, полный уверенности, которой у Джессики никогда не было. Из него вырвался тихий стон, звук чистой, изумленной потребности, и он почувствовал, как она улыбнулась в его губы.
Её руки поднялись, ловко развязывая его бабочку, её пальцы принялись за пуговицы его жесткой белой рубашки. «Вся эта формальность,» — прошептала она, её дыхание было горячим на его шее. «Так с сковывает. Давай избавим тебя от этого.»
Он был парализован, зачарован, пока она раздевала его с эффективной, завораживающей грацией. Его рубашка расстегнулась, и её ладони, гладкие и теплые, скользнули по его груди, очерчивая мышцы пресса. «Такой молодой,» — прошептала она, почти себе, её глаза потемнели от голода, от которого у него пошла кругом голова.
Его собственные руки, неуклюжие от нервного напряжения, нашли молнию на спине её платья. Он возился с ней, и она рассмеялась, низкий, хриплый смех, который проник в него и заставил вибрировать.
«Позволь мне,» — пробормотала она, и с умелым движением плеч облегающая черная ткань соскользнула с её тела, образовав кольцо у её пояса. На ней не было бюстгальтера. Её грудь была полной, высокой, с темно-розовыми сосками, уже ставшими твердыми пиками. Боже.
У него пересохло во рту. Все мысли о Джессике, о выпускном, обо всем, кроме потрясающей женщины перед ним, испарились. Он потянулся, его прикосновение было неуверенным, чтобы охватить мягкую тяжесть её груди. Её кожа была похожа на шелк. Резкий, довольный вздох сорвался с её губ, когда его большой палец провел по её соску.
«Видишь?» — прошептала она, выгибаясь навстречу его прикосновению. «Это намного лучше, чем грустить.»
Она встала, позволяя платью окончательно упасть на пол, открыв пару изящных черных кружевных трусиков. Она была сногсшибательна. Сплошные гладкие, подтянутые изгибы и уверенная грация. Она взяла его за руки и подняла на ноги, ведя не к дивану, а по коридору в свою спальню.
Комната была подчинена большой кровати размера «king-size». Она толкнула его на прохладное пододеяльник и взобралась на него, оседлав его бёдра. Жар, исходящий от неё сквозь брюки, был мучительным предвкушением.
Она наклонилась, её грудь соблазнительно колыхалась рядом с его лицом, и снова захватила его губы глубоким, исследующим поцелуем. Её бёдра двигались в такт его эрекции, медленный, мучительный ритм, от которого он вздрагивал под ней. Она прервала поцелуй, её глаза пылали хищным восторгом. «Такой нетерпеливый.»
Она быстро справилась с его брюками и боксерами, освобождая его твердый, жаждущий член. Её глаза слегка расширились, в их глубине мелькнула искорка неподдельного восхищения. «Очень нетерпеливый,» — поправила она, её голос стал хриплым.
Она переместилась ниже, её тело скользнуло по нему, как вода, и прежде чем он успел осознать, что происходит, её рот был на нем.
Это было горячо, влажно и совершенно профессионально. Её язык обвился вокруг головки, лаская чувствительное место чуть ниже, прежде чем она приняла его глубоко в тепло своего горла. Его спина выгнулась, отрываясь от кровати, и из него вырвался гортанный крик. О боже. Это не были те неумелые, неуверенные минеты, к которым он привык. Это было искусство. Её руки ласкали и массировали его яйца, пока её голова двигалась в безостановочном, идеальном ритме, её стоны вибрировали вокруг него, посылая осколки чистейшего наслаждения вверх по позвоночнику. Он вцепился руками в её темные, шелковистые волосы, не направляя её, просто цепляясь за жизнь, пока она подводила его все ближе и ближе к краю.
Как раз когда он был готов сорваться, она отпустила его с тихим, влажным звуком, её губы блестели. Она улыбнулась ему, порочная, знающая улыбка. «Еще нет,» — проурчала она. «Я еще с тобой далеко не закончила.»
Она стянула с себя трусики, затем поднялась над ним, занимая позицию. Она взяла его в руку, направляя к своему входу. Он чувствовал невероятный жар, исходящий от неё. Она была мокрой. Она опускалась медленно, сантиметр за восхитительным сантиметром, пока он не оказался полностью внутри неё. Её голова откинулась назад, и из её губ вырвался долгий, низкий стон чистого удовлетворения.
«Да,» — прошипела она. «Вот что мне было нужно.»
Она начала двигаться, задавая медленный, глубокий, волнообразный ритм, от которого у него пошли звезды из глаз. Её внутренние мышцы сжимались вокруг него, выжимая его с каждым подъемом и падением. Он ухватился за её бёдра, его пальцы впились в мягкую плоть, помогая ей найти более быстрый, более жесткий темп. Комната наполнилась звуком их прерывистого дыхания и влажным, шлепающим звуком соединения их тел.
Её самообладание начало рушиться. Её идеальная собранность растаяла в сыром, неприкрытом сладострастии. Её стоны становились громче, отчаяннее. «Вот там… о, Марк, да, вот там!» — вскрикнула она, её ногти впились в его грудь.
Вид того, как она разваливается на части над ним, ощущение её тугой, влажной теплоты, запретный, опьяняющий трепет всего этого… это было слишком. Пружина наслаждения в его животе затянулась до предела.
«Лина, я… я сейчас…»
Она открыла глаза, её взгляд встретился с его, полный огня и приказа. «Смотри на меня, когда кончаешь,» — потребовала она, её голос стал грубым шепотом, а ритм стал бешеным. «Дай мне это почувствовать.»
Ее приказ стал искрой, упавшей в порох. Его оргазм пронзил его волной, вырвав из горла низкий, животный крик. Его бедра дернулись, отрываясь от кровати, вонзаясь в ее обжигающую плоть еще глубже. Его глаза, затуманенные переизбытком ощущений, были прикованы к ее взгляду, в котором он читал требование, видел, как огонь триумфа и глубинное, первобытное удовлетворение вспыхивают в ее зрачках. Он пульсировал внутри нее, и каждая пульсация была сейсмическим выбросом всей боли и смятения этой ночи, полной капитуляцией его тела.
Она выжимала его до конца, ее движения замедлились, превратившись в серию глубоких, сжимающих волн, вытягивающих из него каждую каплю. Длинный, содрогающийся вздох вырвался из ее груди, когда она почувствовала его тепло, разливающееся внутри. Ее собственная кульминация накатила вновь на гребне его волны. Она рухнула на него вперед, ее влажный от пота лоб уперся в его лоб, их прерывистое дыхание смешалось в наэлектризованном воздухе.
Казалось, целая вечность прошла под аккомпанемент их тяжелого дыхания и гулкий, насыщенный ритм сердец. Мир за дверью спальни, мир с его разбитым сердцем и ее неудачным браком, перестал существовать.
И вдруг — звук.
Слабый, металлический скрежет. Ключ, поворачивающийся в замке парадной двери.
Лина застыла на нем, превратившись в статую. Ее глаза, только что закрытые в блаженстве, резко распахнулись, застыв в ужасе. Нет. Он не должен вернуться до завтра.
Марк почувствовал ее внезапное напряжение: интимные, принимавшие его объятия ее тела вдруг сжались в тиски тревоги. «Что?» — прохрипел он.
«Тшшш!» — ее команда прозвучала как резкий, испуганный шип. Она замерла, словно прекрасная обнаженная статуя, вслушиваясь в тишину.
Глухой стук массивной дубовой двери. Четкие, уверенные шаги кожаных подошв по мрамору прихожей. Знакомый, властный ритм, от которого у Лины застыла кровь.
«Лина?» — раздался низкий, бархатный голос. Его голос. — «Я закрыл сделку в Гонконге раньше срока. Машина ждет, чтобы отвезти нас на гала-ужин. Ты еще собираешься?»
[p]Ледяная, острая паника пронзила эйфорию Марка. Он здесь. Мистер Чэнь дома. А он лежит в кровати Лины, все еще глубоко внутри нее, его истощенный член все еще подрагивает в ней. Запах их секса висел в воздухе разоблачающим ароматом. Его мышцы напряглись, инстинкт требовал рваться с места, прятаться, бежать.
Рука Лины впилась в его плечо, ногти впились в кожу, не давая ему пошевелиться. «Не смей двигаться», — прошептала она, и в ее испуганном, но повелительном шепоте слышалась сталь. Ее глаза метались по комнате, пока шаги в коридоре приближались. Не было времени спрятаться, не было времени одеться. Они в ловушке.
Дверь спальни, неплотно прикрытая, с тихим скрипом отворилась.
Мистер Чэнь замер в проеме, его безупречно прямая фигура в смокинге была обрамлена косяком. В руке он небрежно держал длинную алую розу — пустой, последний жест к примирению. Его ухоженный, успешный вид был жестоким контрастом развратной картине перед ним.
Его острый, проницательный взгляд за долю секунды окинул комнату. Платье, сброшенное на ковер. Пиджак и рубашка Марка, брошенные на стул. Они двое на помятой постели, сцепившиеся тела, кожа, лоснящаяся от пота, воздух, густой и пряный от неоспоримых доказательств их связи.
На мгновение воцарилась такая гробовая тишина, что Марк услышал бешеный стук собственного сердца. Выражение лица мистера Чэня не исказилось простым гневом. Произошла куда более сложная и пугающая трансформация. Уверенная маска бизнесмена спала, обнажив шок такой глубины, что он казался почти клиническим, а за ним — медленное, леденящее понимание, заморозившее воздух в комнате. Его взгляд скользнул с испуганного лица Марка туда, где их тела все еще были соединены, а затем поднялся к глазам его бывшей жены — глазам, полным паники и вызова.
Роза выпала из его пальцев и бесшумно упала на мягкий ковер.
«Понимаю», — произнес он, и его голос был опасно тих, в нем не осталось и следа от того громового смеха, что когда-то наполнял этот дом. Это был спокойный, размеренный тон человека, оценивающего провалившуюся сделку. — «Мои извинения. Похоже, мой график… был рассчитан неверно». Его холодные, жесткие глаза уставились на Лину. — «Я собирался предложить обсудить возможность примирения за бокалом шампанского. Похоже, вы уже нашли себе… утешение».
Лина, слегка дрожа, не попыталась прикрыться. Вместо этого она медленно, нарочито, приподнялась с Марка. Этот безмолвный акт неповиновения заставил Марка перехватить дыхание. Она стояла обнаженной перед бывшим мужем, великолепное воплощение стыда и бунтарства, а свидетельство их страсти блестело на ее внутренней стороне бедра.
«Все кончено, Дэвид», — сказала она, и голос ее был на удивление тверд, хотя и балансировал на краю пропасти. — «Развод окончательный. Ты не можешь просто так войти сюда».
Дэвид Чэнь усмехнулся, и его улыбка была тонкой и жестокой чертой. «И все же, я здесь». Его взгляд скользнул обратно к Марку, который чувствовал себя абсолютно беззащитным, более уязвимым, чем несколько минут назад в своем горе. — «И я вижу, что щенок, которого бросила моя дочь, устроился в моей кровати. Скажи-ка, мальчик, — это слово «мальчик» прозвучало с леденящим пренебрежением, — она утешила тебя? Помогла забыть твое маленькое горе?»
Марк вздрогнул, слова попали точно в цель, с хирургической точностью вскрывая рану, которую оставила Джессика.
«Дэвид, оставь его», — резко сказала Лина, делая шаг вперед и частично заслоняя Марка.
«О, он уже в центре всего этого», — парировал Дэвид, его голос понизился до угрожающего рыка, и он, наконец, шагнул в комнату, и его присутствие, казалось, высосало из нее весь кислород. — «Он — центральная фигура этой… картины. Скажи, Лина. Это было ради острых ощущений? Ради мести? Или он был просто… под рукой?»
Теперь он смотрел прямо на Марка, его аналитический взгляд разоблачал его куда эффективнее, чем это сделала Лина. «У нее есть тип, знаешь ли. Молодые. Спортивные. — Он коротко и без тени веселья рассмеялся. — Впечатлительные. Ты просто новая модель. Скажи, она заставила тебя почувствовать себя мужчиной?»
Вопрос повис в воздухе, ядовитый вызов. Во рту у Марка пересохло, ум лихорадочно работал, он был в ловушке между ужасающим присутствием старшего мужчины и разрушительной правдой, которую несли его слова.
Глаза Лины вспыхнули яростью, наконец затмившей страх. «Убирайся».
«Иначе что?» — мурлыкнул Дэвид, делая еще шаг к кровати, не отрывая глаз от Марка. — «Твой мальчик будет защищать твою честь?» Он наклонился, его лицо оказалось в сантиметрах от лица Марка, и тот почувствовал запах дорогого парфюма и холодного честолюбия. — «Ты вообще понимаешь, что здесь делаешь, сынок? Или ты просто выполняешь приказы?»
Сердце Марка бешено колотилось в груди. Тепло тела Лины на его коже уже остывало, сменившись холодной испариной чистого ужаса и тревожащей, непрошенной искоркой… возбуждения. Интенсивность, опасность, грубая игра сил, кружащая вокруг него, — все это было ужасно, неправильно, и все же горячим клубком сжималось внизу живота. Он был гол, разоблачен и пойман между двумя властными силами.
Он открыл рот, но не издал ни звука.
Жестокая усмешка Дэвида стала шире. «Так я и думал». Он выпрямился, в последний раз окинув их обоих взглядом, полным абсолютного презрения. «Не утруждай себя сбором на гала-ужин. Завтра мой ассистент пришлет твои вещи».
Он повернулся, чтобы уйти, но задержался в дверях, бросив на прощание фразу, предназначенную только для Марка, произнеся ее низким, нарочито размеренным тоном:
«Наслаждайся возможностью, пока она есть».